Мерседес резко отступила назад. Он увидел, как она задела бедром о край тумбочки и вздрогнула, как от сильной боли. Такая боль могла возникнуть только от удара по ушибленному месту. Сразу забыв обо всех других вопросах, он спросил: - У вас есть еще ушибы? Она вытянула руку, не давая ему приблизиться. - Нет, больше ничего. Он хотел было отвести ее руку в сторону, но потом передумал и крепко схватил за запястье. Она пыталась вырваться, но силы были явно неравные. Он подождал, словно отпуская ей время для того, чтобы она могла понять, что сопротивление бессмысленно.

- Дайте мне посмотреть, - сказал он. В ответ Мерседес упрямо сжала губы. - Ну, значит, я сделаю это сам. Без дальнейших предупреждений Колин сделал одно неуловимое движение, и она оказалась в его объятиях. Еще одно движение - и он уже поднял ее как младенца под руки и под коленки. Мерседес была одно оскорбленное достоинство. Стиснув зубы, она отказывалась признать очевидное. Он отпустит ее только тогда, когда сделает свое дело, и ни секундой раньше. И никакие ее мольбы здесь не помогут. Колин положил ее на постель. Ее судорожная попытка встать была тут же подавлена. Его большие руки железной хваткой держали ее запястья, так что она и пальцем не могла пошевелить. Бедром он прижал ей ноги. Когда Колин наклонился над ней, светлая прядь волос упала ему на лоб. Охваченная непонятным желанием убрать эти волосы со лба, Мерседес прекратила сопротивление. - Так-то лучше, - сказал он. "Чего уж тут хорошего?!" - подумала она с ужасом. Он, конечно же, заподозрил ее в попытке убить его, а не ласкать.

- А теперь я посмотрю, что с вами сделали. На мгновение она забыла, на что была направлена эта его атака. - Это синяк, - ответила она. - Я видела его, когда мылась.

Уверяю вас, я от него не умру. Он дал ей высказаться, а потом, будто она ничего и не говорила, поднял чуть ли не до пояса ее нижние юбки и приспустил на левой ноге хлопковые панталоны. На гладкой кремоватой коже красовался синевато-багровый кровоподтек. Сам синяк был размером с соверен, в центре он был почти черным, а ближе к краям был расцвечен всеми оттенками фиолетового. Колин тихонько присвистнул. - Это лишь четвертая часть того, что будет завтра. - Ну что, убедились? - с раздражением спросила она. - Я же говорила вам, что это просто синяк. Но он не торопился оправлять ее юбки. Он на своем веку видел достаточно всяких ран и догадывался о происхождении этого кровоподтека. - Кожа на бедре почти проколота.

У него было оружие? Мерседес издала нечто вроде тихого рычания, что красноречиво говорило о степени ее возмущения. Колин посмотрел на нее с восхищением. Он с опозданием понял, чем было вызвано это рычание, и привел в порядок панталоны и юбки, все еще не отпуская ее рук. - Теперь лучше? Мерседес не удосужилась ответить на этот вопрос. - У него не было оружия, - сказала она. - По крайней мере, он не применял его ко мне. Я наткнулась на что-то, когда убегала от него.

Она подумала, что это достаточно туманно и в то же время удовлетворит его. Не могла же она признаться, что всему виной угол письменного стола, на который она налетела благодаря дядюшке. Колин посмотрел на нее долгим взглядом, размышляя. - Вполне возможно, валялась сломанная ветка, - сказал он. - Вам еще повезло, что она не проткнула вам ногу. - Да-да, я непременно буду поминать это в своих вечерних молитвах. Ее язвительный тон, который мало сочетался с ее благовоспитанностью и благородством манер, развеселил его. - Нельзя сказать, чтобы ваше остроумие чрезмерно пострадало от переживаний этой ночи. - На меня напали не из-за моего остроумия, - ответила она. Мерседес замолчала, увидев прямо над собой темные глаза Колина. Он всматривался в ее лицо, новым, заинтересованным взглядом окидывая волосы, лоб и брови. Слегка наклонив голову, он изучал форму ее носа, ушей и овал ее щеки. Теперь его глаза задержались не на ушибленном подбородке, а на губах. И Мерседес почувствовала, как они сами собой приоткрылись, когда она наконец перевела долго сдерживаемое дыхание.