Известнейший наш искусствовед, академик М. В. Алпатов, подчеркнул, что как народную поэзию, народную архитектуру, народ создает скульптуру для себя, для собственных надобностей (подчеркнуто нами.- Н. Ш.), сообразуясь, прежде всего, со своими собственными понятиями добра и красоты. Конечно же, не один церковно-богословский смысл, именно не один, - а народные представления о добре и красоте пробиваются сквозь символику культовой, церковной значимости. Напомним в связи с этим, что рядом с Богоматерью, точно так же вырезанная и, стало быть, в одном ряду эмоциональном с ней, стоит и Мария Магдалина, вторая фигура из предстоящих. Значительно более сложнее выразительные средства у других двух изображений - тоже Марии Магдалины и Богоматери, может быть, первой четверти XVIII века. Автор также сдержанно передает чувства матери у Богородицы. Ее руки сложены в условный, но так понятный жест (молитвенный, умоляющий, просящий одновременно). В этом жесте резчику удалось передать драматизм движения матери на помощь сыну и сдерживающее начало. Какая-то сила останавливает мать, и она замерла, вся подавшись вперед с таким характерным женским движением головой. Великолепны складки одежды. Они совершенно декоративны, но певучи и упруги, как арки храма, передают степень напряжения чувств и одновременно благородную их сдержанность. Это - свидетельство свободы духа, но не все покорности. Так неожиданно, в самом, казалось бы, каноническом образе прорвалось сквозь религиозную символику столь обыкновенное чувство, так пластически опоэтизированное. Это свидетельствует о высоком мастерстве скульптора из народа. Большая роль декоративности - симметричное построение взметнувшихся дуг одежды - тоже свидетельство преобладания па-родных представлений о пластике.

Жизнь растений без воды невозможна, поэтому наличие её в саду или приусадебном участке просто необходимо в любом случае. Но впишется ли вода в контекст сада, зависит полностью от вашего вкуса, возможностей и желания потрудиться.

Нам сразу вспоминается Збручский идол и некоторые другие изображения. У всех у них точно так же одна рука лежит на груди, другая на животе. Трудно сейчас строить предположения о том, что это означает - заимствование (оно почти исключено из-за разницы во времени) или же это одинаковое обозначение одинаковых смыслов на языке пластики. На наш взгляд, в данном случае жесты двух ичалковских изображений свидетельствуют о слиянии языческой символики с христианской. В частности, речь может идти о двух пониманиях человека. В христианском понимании чрево (утроба) - это прежде всего материнская утроба, в муках рожающая. А когда речь идет о Богородице, то и образ интимной сокровенности, символ милости и жалости. В то же время отчетливо видно, что в жестах этих нет ожидаемой благопристойности. И сразу вспоминаются традиции, идущие от средневековой двузначности (амбивалентности) жеста в народной смеховой культуре, от смехового или травестийного начала. Чрево - это низ, одновременно низвергающее и вновь возрождающее. Жестовой язык этот, конечно, был очень понятен и неграмотному. Таким образом, в этих жестах предстоящих, как нам представляется, речь идет не только о сердечной связи матери и ее детища, о великой миссии продолжения рода, но и о продолжении жизни, как непременном условии сохранения народа как единого целого. Не уязвленность, не самоотречение и тем более не всепрощение. Скульптура создана народным резчиком с тем, чтобы передать главную мысль, с тем, чтобы эта мысль уцелела в огромном символическом и часто ценностном мире. Это не значит, что народные резчики сплошь все были атеисты или стремились как-то противостоять церкви и ее догматам. Нет. Все куда сложнее. Они невольно вносили реалии в свои произведения, следуя простой необходимости создавать произведения, которые бы убеждали.