Жизнь заявляет здесь о своем праве. Но это и не слепая безоглядная чувственность. Игра жизненных сил освещена духовностью, мысленным. Ясно читаемые пропорции, свободный бег линий, четко отграничивающих объемы, законченный в своей динамике силуэт - все подчинено идее одухотворенной жизни под эгидой деятельного отношения к жизни. Где же здесь евангельский образ уязвленного и смиренного тела, который до недавнего времени отпугивал ученых от изучения деревянной скульптуры? В пластике этой скульптуры, на наш взгляд, видны следы романского стиля. Это позволяет отнести скульптуру ко времени, когда в истории церкви и государства происходили значительные перемены. Не менее интересен в своей семантике и Ангел во облаках. Н. Н. Померанцев склонен относить это изображение к другому ряду. Но вот перед нами образ человека, деятельно и заинтересованно относящегося к тому, что он видит перед собой на земле. И тут те же мягкие линии юношеского овала лица, миловидного даже, несколько легкомысленная прическа, словно подчеркнутая строгими ритмами одежды! В этом произведении мы впервые встречаемся с изображением в пластике облаков. Они еще нам встретятся в скульптуре из с. Виндрей Торбеевского района. Интересно, что принцип изображения облаков и там и тут одинаков. Облака в этой скульптуре так же условны, как и изображение иконных горок в иконописи. Но здесь своя мера условности: облака возле ног ангела - это пухленькие своеобразные лепешки, круглые, в две ладони размером. Они накладываются друг на друга, создавая особое условное тело облака. На них видны следы росписи золотом Заметим в связи с облаками и их изображением, что, на наш взгляд, вся деревянная скульптура имеет свою определенную систему изображения, о которой наши исследователи пока еще не сказали своего слова. Такого, например, как Л. Жегин в книге Язык живописного произведения.

При желании отдохнуть от жизни в большом городе, мы выезжаем за кольцевую дорогу и едем в загородный дом, где всегда можно почувствовать атмосферу покоя и релаксации, а так же забыть обо всех насущных проблемах. И кухне тут отводится довольно важная роль.

Оно явно исключает аскетизм как мировосприятие. Нас поражает мастерство, с каким скульптор сочетает арки плаща с ритмом всей одежды, то доводя это сочетание до драматической напряженности, то уравновешивая эти арки крупными объемами складок. В этом беспокойном движении чувства безвестный мастер передал ужас и трагедию матери. И благородное отношение к женщине-матери и воплощение чистоты и силы подлинно земного чувства вот что двигало резцом мастера. Утраченная роспись одежды и лица Богоматери обнажила реалистически-символическое содержание скульптуры. Это вот и есть тот самый волшебный реализм, который открыл В. М. Василенко в народном творчестве. Народное представление о сущем и должном в этой пластике. И само пластическое предстает как своеобразное мышление в объемах и формах. Пусть не всегда осознанное народным резчиком до конца. В такой же степени раскрылось символико-реалистическое содержание и в образах Жены-мироносицы и ангела во облаках. Всмотритесь, какой у Жены-мироносицы мягкий овал полного (а вовсе не аскетического, как того предписывают догмы религии), по-юношески свежего и непосредственного в своем чувстве лица. Свободно обрамляет голову прическа, и мы сразу вспоминаем положения древней русской эстетики. В ней красота человека всегда воспринимается не только как нечто физически совершенное, но и как нечто высоконравственное, одухотворенное (подчеркнуто нами.- Н. Ш.), величественное. Напомним, что в Повести о Петре и Февронии Муромских нашел свое полное выражение идеал строгой, в высшей степени одухотворенной, доброй и обаятельной красоты. Именно он является определенным мерилом эстетической сущности прекрасного в женщине. В образе Жены-мироносицы резчик подчеркивает спокойный ритм одежды и неожиданно ломает этот ритм взлетающими полами плаща, приоткрывающими ноги. Все исполнено жизни, трепета плоти. Никакого аскетизма.