Так же совершенно отличны друг от друга и остальные три Спаса три Опечаленных. Прежде всего бросается в глаза удивительное разнообразие характеров, которые выявляются лишь при длительном и пристальном рассматривании. Однообразие лишь в каноническом. Далее мысль развивается своим путем. Кажется, что все три Опечаленных принадлежат одной мастерской. Одной школе. Может быть, одному резчику. Но еще раз всмотритесь в их жесты, позы, пластику, лица. У одного рука чуть выше щеки, и он уже хватается за голову. Это не просто приемлющий все, что с ним происходит. Особенно, если посмотреть скульптуру со всех сторон. Оказывается, он мучается загадкой зла и мести. У других руки очень близко к щеке, и это очень простое движение придает изображению другой смысл: это какая-то отрешенность от происходящего. Уже ни истязания, ни темница, ничто не имеет значения для его внутреннего взора и мысли. Это не покорность, а невозмутимость стойкости, погруженности в мучительное размышление. Так устанавливается примат духовного над телесным. Вот почему, на наш взгляд, в этом образе Опечаленного переплелись многие традиции и смыслы - от античной духовной свободы перед лицом смерти (Сократ) и калокагатии до образцов поведения в условиях политической несвободы восточных деспотий и до языческих представлений об ответственности человека за свою судьбу. Если продолжать мысль об Опечаленных как мыслителях, то в этом отношении очень выразительны скульптуры Петра и Павла из Торбеевского района. Соотношение духовности образа, телесности образа и взаимоотношения того и другого в нашей скульптуре действительно несколько необычны для повседневной скульптуры. Конечно, психологический тип и вообще духовный облик Павла несколько отличается от того, что мы обыкновенно видим. Определенно очерчен и бойцовский характер образа, и его могучая мысль, овеянная человечностью. Пристальный взгляд открытых глаз, легкий наклон головы вверх и интеллектуальная активность нашего произведения дают повод сравнивать его с более ранними произведениями.

Так возник своеобразный знак, в котором мы находим лишь сообщение-намек на образ. Непропорционально большая голова и правая рука словно подчеркивает значение именно жеста и позы. Нам представляется важным обратить внимание читателя на то, что перед нами очень интересное пластическое явление. Это символ, но это и реалистический образ. В своей очень содержательной книге Проблема символа и реалистическое искусство А. Ф. Лосев так ставит вопрос об их взаимоотношении: В символе есть идея, и в реалистическом образе есть идея. В символе есть образ, и сам реалистический образ есть прежде всего образ. В одном случае единство идеи и образа, и то же в другом. Но вот отношение символа и реалистического образа к их действительности, по-видимому, совершенно разное. О реалистическом образе, во всяком случае, нельзя сказать, что действительность в нем не дана, а только задана. Она в нем обязательно дана, а именно своеобразно отражается в нем, так как иначе этот реалистический образ вовсе не был бы реалистическим. Другими словами, нам представляется, что символ отличен от реалистического образа только тем, что он не просто отражает действительность, а еще является и ее порождающим принципом. В нашем случае Спас как раз и является порождающим принципом действительности. Формы скульптуры упрощены. Но это не от неумения или непонимания. Нет, это принцип изображения, система изображения. В чем ее отличие от профессиональной системы? Прежде всего в том, что они теперь значительно сближаются. Реалистическая профессиональная скульптура развивалась в направлении все более точной передачи человеческого тела как способа передачи смысла. Но вот наступило время, когда соответствие это явно не может выполнить во всей полноте функцию передачи смысла и вынуждено звать на помощь еще и символ. Но и с ним искусство не хочет оставаться одним. Оно использует всю сумму накопленных деревянной скульптурой приемов. Посмотрите, например, произведения А. Пологовой.

Расцветка имеет своим назначением передать основной богословский смысл: покорность перед страданием. Но она-то и не выполняет этой своей функции, потому что пластика произведения оставляет за собой привилегию иносказания о заботах обыкновенного крестьянина. Но самое интересное и выразительное - это жест руки. Каждый раз резчик передает не столько страдание, сколько отношение к этому страданию. Доминанта чувства - страдание невинного. Страдание за свои убеждения, отличные в данный момент от общепринятых, от окружающего здравого смысла. Человеку больно физически - на теле ярко выписанные багровые рубцы от удара бичом. Но это мы воспринимаем как символ, как знак, необходимый для канонического прочтения. Самое же главное - в жесте правой руки. Ее положение по отношению к щеке и голове достаточно красноречиво: это не само страдание, а размышление по поводу отношения к нему, избиваемому. Так и кажется, что Христос здесь кем-то подменен. Этот кто-то горестно размышляет: что же произошло, почему зло празднует победу? Зло осознанное, зло-месть, зло-наказание за то, что посягнул на власть здравого смысла, усомнился в том, в чем сомневаться не полагается. Пластика очень тонко передает недоумение узника. Никак он не может представить себе, что люди, которым он нес добро, так не поняли его намерений, так легко поддержали власть здравого смысла. В Пермской галерее эту группу памятников называют Мыслители (по намеку на роденовского мыслителя). А вот в Литве - это Озабоченный. В нашей же коллекции они носят более эмоциональный характер и их точнее назвать Опечаленные. Каждый из последующих Спасов сильно разнится от последующих и предыдущих. Так, например, есть Спас совсем небольшого размера - всего 35 сантиметров высотой (вспомните описание мордовского идола, он тоже 35 см!). Пластическое решение образа как будто совершенно канонично. Но именно малая пластика отвлекла резчика от детализации, и он обратил внимание лишь на общее.