Хотелось бы также отметить, что исследователь видит в женских образах широчайшие народные представления о земле, о плодородии, о вечном жизненном начале в отличие, скажем, от обедненных определений Н. Ф. Мокшина в его книге Религиозные верования мордвы (II), который все сводит к чувству страха перед лесной (или водной, или еще какой-то. - Н. Ш.) стихией. Народ вкладывал в свои представления о божествах и подлинно поэтическое восприятие мира. Несомненно, собранные факты свидетельствуют о пластической одаренности мордовского народа, одаренности своеобразной, тесно связанной с народными представлениями и понятиями о должном и сущем. Вполне естественно предположить, что и идолы у мордовского парода были и были тоже оригинальны и своеобразны. Иначе зачем бы тогда церкви христианской разрешать создание деревянной скульптуры. Ведь она ее запретила еще в 1722 году? Не указывает ли этот компромисс на то, что идолы были и были настолько привычны и необходимы, что решено было их заменить тоже идолами, но уже христианского направления. Этот компромисс вполне объясняет и появление деревянной культовой скульптуры и ее пластическую выразительность, может быть унаследованную от владимиро-суздальских резчиков путями, пока нами не исследованными, но существовавшими. Что же касается марионеток, и особенно Петрушки, кукол, сочиненных Анной Морозовой, то и здесь перед нами инобытие одного из важнейших аспектов народного мировосприятия: восприятия человека играющего (хомо люцепс). В деревянной скульптуре, куклах-марионетках и игровых куклах мы ощутили важные пластические начала. Когда человечество научилось с помощью фото, кино - и магнитофонной пленки запечатлевать действительность с точностью до морщинки, оно обнаружило удивительное: недовольство этой точностью, неудовлетворенность.

Найдены такие описания и об идолах мордовского народа. Вот они, предоставленные бывшим заведующим сектором археологии и этнографии Мордовского НИИЯЛИЭ В. Н. Мартьяновым. Первое. Когда-то, очень давно, один мордовский князь кочевал на месте этого села. Тут у него умерла жена, и в память ее огорченный князь вырезал из дерева ее статую, т. е. сосновую бабу, - сообщает А. Дубасов в Исторических известиях о мордве, населяющей Тамбовскую губернию. Второе. Идол, обоготворяемый некрещеною мордвой, по-мордовски... значит: избной, лесной, борный бог. Этот бог, или идол, находится и бдительно хранится мордвою в роще, от присутствия бога именуемой священною. Это, так сказать, описания старинные. Они вполне заслуживают доверия, потому что в те времена еще действительно могли сохраниться идолы, которым поклонялась языческая деревня. Но вот появляются и новые интересные наблюдения современных ученых. Так, доктор искусствоведения Г. К. Вагнер в статье Скульптура древней Руси, а затем и в книгах Белокаменная резьба древнего Суздаля и Скульптура древней Руси отмечает: Особенно поэтичны и пластически разнообразны женские лики в скульптуре церкви Покрова на Нерли. Исследователь относит широкоскулые лица к местному мордовскому типу. И говорит о пантеизме. Напомним, кстати, сколько раз в аргентинской печати писали о пантеизме Эрьзи. Далее Г. К. Вагнер пишет о том, что суздальские женские лики продолжали оригинальное направление, зародившееся в скульптурах храма Покрова на Нерли, а мастера не задумываясь, воспроизвели в своих рельефах тот русско-мордовский женский тип, на котором воспитался их вкус. Рассматривая подробнее приемы резьбы широколицых голов, исследователь указывает затем: Во всем сказанном следует видеть не столько анархизм, сколько признаки самостоятельной, не подражательной работы, то здоровое чувство реализма, которое позволило мастерам отойти от более совершенных, но абстрактных прообразов в скульптуре боголюбовского храма.

Нельзя сказать, чтобы она совершенно не привлекала внимания и эстетически. Этой скульптуре посвящена статья В. Семеновых Деревянная скульптура нижегородцев, опубликованная журналом Волга в 1968 году; И. Мальцев говорит о ней в своей статье в Сообщениях Государственного Русского музея. Статья В. Семеновых интересна, во-первых, наблюдениями автора над историческими судьбами и взаимовлияниями культур русского и мордовского населения междуречья Оки и Волги, над общими чертами жизненного уклада, отражения его в искусстве, религии, о влиянии всего этого на деревянную скульптуру. Но главный интерес статьи для нас еще и в сообщениях о наблюдениях автора, в которых он пишет: О самых древних образцах деревянной русской скульптуры мы можем иметь представление по мордовским деревянным идолам (разрядка наша.- Н. Ш.), сохранившимся до наших дней в Горьковской области. Виденный мною в 1934 году в деревне Новоселки Лукояновского района деревянный божок очень напоминал собою аналогичные деревянные изваяния народов севера. Небольшой (30-35 см) деревянный брус, которому приданы очертания головы и торса без рук и ног. Такими и были первые деревянные скульптуры древних русичей. Некоторые ученые до сих пор полагают, будто древняя мордва не имела антропоморфных изображений - идолов. Такое мнение сложилось прежде всего потому, что таких изображений нет в распоряжении ученых, не сохранились, если и были. Но если не сохранились, стало быть, их и не было. Логика, что и говорить, беспощадная. Но ведь тогда надо усомниться и в существовании идолов - Перуна, Волоса, Мокоши и прочих из славянского пантеона! Эти идолы существуют лишь в описании. Збручский идол, конечно, славянского происхождения, но это по такой логике не доказательство. Мы же наши сведения об этих идолах имеем лишь из описаний.

Конечно, пляшущие дед и баба, во-первых, затем петух и китаец с прячущейся в туловище головой (перевертыш) и, наконец, выезд клоуна на свинье и стычка их с кем-то из кукол (позднее подражание В. Дурову, о котором знали Махотины, что называется, из первых рук). Еще более свободно держал себя Петрушка. Он был живым олицетворением народного отношения к официальным порядкам и лицам вроде попа и полицейского. Пожалуй, именно в образе Петрушки и сохранился в наибольшей степени мифологиям народного сознания, смеховой аспект восприятия мира. И, что особенно примечательно, именно сказочность, метафора, отнюдь не стремление подражать артисту-человеку составляют сейчас специфику кукольного театра, выстраданную его практикой и теорией. Таким образом, деревянная скульптура, ее специфика, ее эстетика - это символика, это следы мифологии и сказочности, это типичная семиотическая структура, где знак и образ так тесно слились, что можно говорить о ее специфике, где образы мыслятся овеществленными в буквальном смысле слова. Становясь профессиональным искусством (в том числе и в народных промыслах), деревянная скульптура лишь в глубине своей сохранила связь с мифологией именно по типу отражения действительности (содержательная образность). Именно здесь намечается точка соприкосновения с народным промыслом, в котором проявляется как коллективное творчество, так и индивидуальный экспромт, где профессиональный художник не должен давать свое произведение для механического копирования, если он не хочет убить саму основу народного промысла. Итак, деревянная скульптура может быть понята как часть народного искусства со своим специфическим и очень непростым языком, складывавшимся на протяжении столетий и вобравшим в себя опыт многих безвестных мастеров из народа. К истории мы и обратимся. Интерес к деревянной народной скульптуре Поволжья носит многосторонний характер.