- Спасибо, - сказала она. Она села, оперлась об изголовье и сделала несколько глотков. - И еще спасибо за то, что ты все понял насчет Обри. Я знаю, он твой друг.

Мне страшно не хочется просить его уехать. И только... Колин присел на край постели.

- Ничего не объясняй мне и не извиняйся, я все понял. Но боюсь, как бы мне не стать свирепым поборником правил хорошего тона: этакий раскаявшийся распутник. Мерседес посмотрела на него с подозрением. - А ты в самом деле такой?

- О чем ты меня спрашиваешь: что я исправился или что был распутником? Мерседес протянула ему пустой стакан. Вопросительно подняв правую бровь, она окинула его скептическим взглядом. - Наверное, о том и о другом. - Я готов изгнать своего лучшего друга из Уэйборн-Парка, чтобы спасти Сильвию от самой себя, - заявил он. - Так что решай сама, исправился я или нет. А что касается распутника... Его поцелуй был нежен, неспешен и полон страсти. Он не отрывался от нее так долго, что она была увлечена и даже несколько поражена его пылом. - Я никогда им не был. - Он коснулся лбом ее лба и прошептал: - Все, что я знаю о любви, я узнал от тебя.

От скептического взгляда не осталось и следа. Мерседес верила ему. Она выкинула из головы все сомнения и вся отдалась моменту и настроению. Обхватив руками его шею, она повалила его на подушку рядом с собой, чтобы преподать ему еще один урок любви. Обри Джонс уехал на следующее утро. Он не чувствовал никакой враждебности ни к Колину, ни к Мерседес. Колин пришел к нему, когда тот складывал свои вещи, уже решившись уехать. Они обменялись лишь несколькими фразами. Все и так было ясно.