Прием резьбы так же, как, например, артикуляция, не означает одинаковости языков. В русалке или фараонке задачей мастера было дать веселый, юмористический образ мифического существа, в силу и существование которого мастер уже не верил. Главная задача его была - создать декоративную деталь. У мастера Марии были другие задачи. Он верил в этот образ, в то, что такая женщина была, и стремился сделать ее как можно более натуральной. В общем-то, с этим трудно не согласиться. И все же, на наш взгляд, сходство есть. Конечно русалка или фараонка и Мария не могли быть сделаны в одной мастерской, одним резчиком, хотя это и не исключается вовсе. Дело тут в том, что выполнены эти произведения мастерами, жившими в одинаковых социально-экономических условиях, в условиях единой культуры. Они каким-то образом дополняли друг друга: и фараонки, и улыбающиеся львы, и Петрушки, и даже марионетки (пляшущие старик со старухой, например) восполняли голод в смехе, юморе. Строжайшая регламентация, скованность догмами, преувеличенное представление о непреложности и непогрешимости существующих норм - все это отодвинуло смеховой аспект в другие виды пластики. Хотя, как мы это покажем ниже, и культовая скульптура иногда поддавалась соблазну иронии. Таким образом, перед нами интересная и сложная страница истории складывающегося нового самосознания, в котором мифологический аспект готовился занять свое место. Такой же процесс детально исследовали В. Кутейщикова и Л. Осповат в своей книге Новый латиноамериканский роман. Новый тип художественного сознания (или его возможность в творчестве одного или нескольких художников) складывается тогда и в том случае, когда нация, народ, во-первых, насильственно, прямо из патриархального состояния, включаются в новейшую (капиталистическую) цивилизацию, и, во-вторых, нация подвергается сильнейшей эксплуатации, и, в-третьих, фольклор и мифология у бесписьменного народа не просто встречаются с профессиональным искусством, а соединяются с ним в особые образы.

Но там, где славяне соприкасались с финно-уграми и балтами, мифология сохранилась, хотя и низшая (так называемые коньки). Ученый делает такой вывод: Финно-угорские произведения могли только воскресить у славян давно пройденный этап мифологического творчества, вернее, оживить уже затухающую или оборванную христианизацией линию творчества. Какими же действительно могучими и живыми силами обладала финно-угорская мифология, если она была способна оживить славянскую?! И еще: зооморфные обереги финно-угорского происхождения более мифологичны, нежели славянские О силе финно-угорской, точнее в нашем случае мордовской мифологии, говорит и появление у нас деревянной культовой скульптуры. Это появление - свидетельство того, что церковь, приспосабливаясь к местным условиям, шла на разрешение идолов. Конечно, до известной поры, конечно, под строжайшим контролем. Но тем-то и велик народный гений, что он сумел использовать одну из доминантных функций деревянной скульптуры для выражения своих представлений о мире, жизни, доле человека. Культовая оболочка - христианская в данном случае - не помешала этому иногда, может быть, интуитивному творчеству. Единственному, где народ мог сказать свое слово о вещах общезначимых. Но это была лишь одна сторона народного мировосприятия. Где же скрывалась другая сторона, которую М. М. Бахтин назвал смеховым аспектом мира? Об этом стоит подумать. Рассматривая памятники деревянной культовой скульптуры, мы довольно неожиданно поймали себя на мысли, что образ Марии уже где-то нам встречался. То же округлое лицо, миндалевидные глаза, одним приемом вырезанная линия брови нос брови. Так это же русалка на одном из домов Заволжья. Видный исследователь нижегородской резьбы М. П. Званцев (мы упоминали его книгу Нижегородская резьба) указывает, что сходство Марии и русалки или фараонки - это, собственно, не сходство.

Дальше раскрывается тонкий и сложный художественный организм. Великие русские художники и композиторы никогда не стыдились указывать на то, что создает музыку народ, мы ее только аранжируем. Очевидно, что эти слова нельзя понимать буквально. Но вспомните письмо А. П. Бородина о том, как двинулась его опера Князь Игорь после того, как композитор послушал народные песни, в том числе мордовские. А ведь и эти мелодии казались тогдашним снобам досадным пережитком и были отнесены к заунывным Нет, мы не собираемся возводить в ранг сюжетно-образного искусства, скажем, модельеров современной обуви (но - дизайн). Не об этом речь. Хотя старые мастера могли такой лапоть сплести, что и воду не пропустит, точно кувшин. Но, повторим еще раз, только неразвитый вкус может видеть в народном искусстве что-то низкое, примитивное и т. п. Вот таким людям мы и обязаны уничтожением многих памятников деревянной скульптуры, непониманием того, что надо тщательно собирать и изучать это искусство. При анализе нашей коллекции деревянной скульптуры, ее семантических и эстетических особенностей необходимо поставить ряд вопросов, касающихся проблем пластики, мифологии славянской и мордовской в их взаимодействии. Надо поставить вопрос о месте этого вида деревянной пластики в системе культуры и определить ее функции, которые нам представляются весьма своеобразными. Во-первых, рассмотрим вопрос о мифологичное скульптуры. Найденные в Мордовии памятники представляются нам нисколько не менее интересными, нежели работы московской школы. Доктор искусствоведения Г. К. Вагнер в своей проблемной книге Проблема жанров в древнерусском искусстве поставил очень интересную задачу: пролить свет на финно-угорскую мифологию в ее взаимодействии со славянской. Он отметил, что славянская мифология (язычество в том числе) в X-XI веках оказалась в изгнании.